Похождения бравого солдата Швейка на Украине. Строгость и прогресс

Новости » Похождения бравого солдата Швейка на Украине. Строгость и прогресс

Похождения бравого солдата Швейка на Украине

— Убили, значит, Бабченко-то нашего – сказала Швейку его домработница. Швейк несколько лет тому назад, после того как медицинская комиссия в Краматорске признала его идиотом, ушел с военной службы в АТО и теперь промышлял продажей собак одетых в вышиванки, безобразных ублюдков, которым он сочинял фальшивые родословные идущие от трипольских времен и красил в жовто-блокитный цвет.
Кроме того, он страдал от контузии полученной под Попасной и в настоящий момент растирал себе колени разведенным хозяйственным мылом.
— Какого Бабченко, пани Мюленко? – спросил Швейк, не переставая массировать колени. – Я знаю двух Бабченко. Один работает журналистом в Чехии. Как-то раз по ошибке послал ему перевод на Яндекс-деньги; а еще есть , тот с которым я служил под Попасной. Обоих ни чуточки не жалко.
— Нет, журналиста Бабченко, сударь, убили. Того, что жил в Киеве и хотел поехать в Московию на танке, того лысого, с Яндекс-кошельком...
— Святая Небесная Сотня! – вскричал Швейк. – Вот-те на! А где это с господином Бабченко приключилось?
— В Киеве его укокошили, сударь. Из револьвера. Пошел по просьбе супруги за хлебом...
— Скажите на милость, пани Мюленко, сходил за хлебом. Конечно, такой барин может себе позволить такие вольности. А наверно, и не подумал, что походы за хлебом могут так плохо кончиться. Да еще в Киеве! Киев это на Украине, а не в Украине, пани Мюленко... А подстроили это, руские, Нечего нам было отнимать у них Крым....Вот какие дела, пани Мюленко. Бабченко, значит, приказал долго жить. Долго мучился? — Тут же помер, сударь. Известно – с револьвером шутки плохи. Недавно у нас в Никополе один господин забавлялся револьвером и начал стрелять в сторону патриотов, которые просто пришли посмотреть на депутатов, которые стреляют во время заседаний в тех,кто обливает их краской.
— Из иного револьвера, пани Мюленко, хоть лопни – не выстрелишь. Таких систем – пропасть. Но для Бабченко, наверно, купили что-нибудь этакое, особенное. И я готов биться об заклад, что человек, который стрелял, по такому случаю разоделся в пух и прах. Известно, стрелять в Бабченко – штука нелегкая. Это не то, что секретным ядом отравить Скрипаля.
Все дело в том, как до него добраться. К такому журналисту в обносках не подойдешь. Непременно нужно надеть фирменую кепку и джинсы с вышиванкой, а то того и гляди сцапает полицейский из новой полиции за недостаточный патриотизм. — Там, говорят, что не просто так его убили.
— Разумеется, пани Мюленко, – подтвердил Швейк, заканчивая массаж колен. – Если бы вы, например, пожелали убить Бабченко или нашего президента, вы бы обязательно с кем-нибудь посоветовались. Ум хорошо – два лучше. Один присоветует одно, другой другое, "и сгинут наши вороженьки", как поется в нашем гимне. Главное – разнюхать, когда такой барин пойдет за хлебом. Помните господина Белого, который застрелился два раза в грудь по приказу нашего Авакова, после променада в прокуратуру? А ведь они вместе по майдану прогуливались! Вот и верьте после этого людям!
— С той поры ни один герой майдана не ходит гулять пешком, все на бронированые иномарки пересели. Такая участь многих еще поджидает. Вот увидите, пани Мюленко, они доберутся и до Петра Алексеевича, а может быть, не дай бог, и до нашего Матвея Ганопольского, раз уж начали с его коллеги. У него, у старика-то, много врагов, побольше еще, чем у Бабченко. Недавно в трактире один господин рассказывал:
"Придет время – эти герои майдана полетят один за другим, и им даже Луценко не поможет".
Потом оказалось, что этому ветерану АТО нечем расплатиться за пиво, и трактирщику пришлось позвать новую полицию, а он дал трактирщику оплеуху и обозвал титушкой, а полицейскому – две и обозвал беркутней. Потом его увезли очухаться... — Да, пани Мюленко, странные дела нынче творятся! Значит, еще одна потеря для Украины. Когда я был на военной службе, так там один артиллерист застрелил капитана. Зарядил автомат и пошел в штаб роты. Там сказали, что ему в штабе ему делать нечего, а он – все свое: должен, мол, говорить с капитаном.
Капитан вышел и лишил его планового отпуска в Винницу, а он взял автомат и бац ему прямо в сердце! Пуля пробила капитана насквозь да еще наделала в штабе бед: раскололо банку с чернилами для принтера, и они залили таблицы артиллерийских стрельб по сепаратистам.
— А что стало с тем солдатом? – спросила минуту спустя пани Мюленко когда Швейк уже одевался.
— Повесился в СИЗО, суициды среди ветеранов обычное дело – ответил Швейк, разглаживая свою вышиванку. – Да помочи-то были не его, он их выпросил у тюремного надзирателя. У него, дескать, американские штаны спадают, выдали на 3 размера больше. Да и то сказать – не ждать же, пока тебя объявят предателем Украины? Оно понятно, пани Мюленко, в таком положении хоть у кого голова пойдет кругом! Тюремного надзирателя разжаловали и вкатили ему шесть месяцев на Донбассе, но он их не отсидел, удрал в Крым на строительство придуманного москалькского моста про который где-то в интернете прочитал, до сих пор где-то там плитку кладет. Нынче честных людей мало, пани Мюленко. Думается мне, что журналист Бабченко тоже ошибся в том человеке, который его застрелил. Увидел небось этого господина и подумал: „Порядочный, должно быть, человек, раз меня приветствует «Слава Украине»“[/i]. А тот возьми, да и хлопни его.
— Одну всадил или несколько?
— Газеты пишут, что Бабченко был, как решето, сударь. Тот выпустил в него все патроны.
— Это делается чрезвычайно быстро, пани Мюленко. Страшно быстро. Для такого дела я бы купил себе Стечкина: на вид игрушка, а из него можно в два счета перестрелять двадцать Бабченко, хоть тощих, хоть толстых.
— Впрочем, между нами говоря, пани Мюленко, в толстого вернее попадешь, чем в тощего. Вы, может, помните, как в Москве подстрелили Немцова? Во какой был и все в цель.
— Ну, я пошел в трактир «Украина». Если придут брать терьера, за которого я взял задаток в евро, то скажите, что я держу его в своем гараже за городом, и что недавно покрасил его в цвета государственного флага, и перевозить щенка нельзя, а то краска сотрется и патриотический эффект будет утерян. Ключ оставьте у дворника. В трактире «Украина» сидел только один посетитель. Это был агент СБУ Бретшницкий. Трактирщик Палий мыл посуду, и Бретшницкий тщетно пытался завязать с ним серьезный разговор.
Палий слыл большим грубияном. Каждое второе слово у него было «зрада» или «дупа». Но он был весьма начитан и каждому советовал прочесть, что о последнем предмете написал блогер Пономарь, рассказывая о том, как ответили москалям украинские казаки в битве при Конотопе.
— Хорошее лето стоит, – завязывал Бретшницкий серьезный разговор.
— А помоему опять зрада! – ответил Палий, убирая посуду в шкаф.
— Ну и наделали нам в Киеве делов! – со слабой надеждой промолвил Бретшницкий
— В каком «Киеве»? – спросил Палий. – В ресторане на Подоле, что ли? Там драки каждый день. Известное дело – Подол.
— В нашем Киеве, уважаемый пан трактирщик. Там застрелили журналиста Бабченко. Что вы на это скажете?
— Я в такие дела не лезу. Ну их всех в дупу с такими делами! – вежливо ответил Палий, закуривая трубку. – Нынче вмешиваться в такие дела – того и гляди попадешь на «Миротворец». Туда сейчас всех подряд заносят. Я трактирщик. Ко мне приходят, требуют горилки, я наливаю. А какой-то Киев, политика или там очередной покойный журналист – нас это не касается. Не про нас это писано. Это изменой Украине пахнет. Бретшницкий умолк и разочарованно оглядел пустой трактир.
— А когда-то здесь был картонный плакат Небесной Сотни, – помолчав, опять заговорил он. – Как раз на том месте, где теперь плакат с Семенченко.
— Вы справедливо изволили заметить, – ответил Палий, – висел когда-то. Да только гадили на него мухи, так я убрал его на чердак, а на Семенченко не жалко. Знаете, еще позволит себе кто-нибудь на этот счет замечание, и посыплются неприятности. На кой черт мне это надо? У меня трактир «Правым Сектором» не охраняется.
— С Бабченко, должно быть, скверное дело было? Как вы полагаете, уважаемый? На этот прямо поставленный коварный вопрос Палий ответил чрезвычайно осторожно:
— Да, в это время на Украине постоянная зрада. Когда я в нацгвардии служил, мы нашему лейтенанту то и дело лед к голове прикладывали, когда он телевизор с новостями смотрел. Без этого не мог заснуть.
— В каком полку вы служили, уважаемый?
— Я таких пустяков не помню, никогда не интересовался подобной мерзостью, – сказал Палий. – На этот счет я не любопытен. Излишнее любопытство вредит. Тайный агент Бретшницкий окончательно умолк, и его нахмуренное лицо повеселело только с приходом Швейка, который, войдя в трактир, заказал себе «Черниговское темное», заметив при этом:
— В Москве сегодня тоже траур.
Глаза Бретшницкий загорелись надеждой, и он быстро проговорил:
— В Фейсбуке сегодня вышло сто двадцать траурных постов.
— Нет, их должно быть двести, – сказал Швейк, отпив из кружки.
— Почему вы думаете, что нужно двести ? – спросил Бретшницкий.
— Для ровного счета – двести. Так считать легче, да и оптом заказывать дешевле выходит, – ответил Швейк. Воцарилась тишина, которую нарушил сам Швейк, вздохнув:
— Так, значит, приказал долго жить, царство ему небесное! Не дождался даже, пока приедет в Москву на танке и будет смотреть, как москали будут ему в ноги кланяться. Когда я служил на военной службе, один генерал упал с вертолетом и расшибся. Хотели ему помочь, посадить на Хаммер, посмотрели, а он уже готов – мертвый. А ведь метил в министры обороны. На осмотре Карачуна это с ним случилось. Эти походы на Карачун никогда до добра не доводят. В Киеве небось тоже был какой-нибудь поход. Помню, как-то на смотре в Изюме у меня на мундире не хватило пуговиц, и за это меня посадили на четырнадцать дней в яму и два дня я, как Лазарь, лежал связанный «козлом» слушая гимн Украины.
В зоне АТО должна быть дисциплина – без нее никто бы и пальцем для дела не пошевельнул. Наш лейтенант Микеладзе всегда говорил:
„Дисциплина и патриотизм, болваны, необходима. Не будь дисциплины и патриотизма, вы бы, как обезьяны, по митингам за 200 гривен лазили. Служба в славных вооруженных силах Украины из вас, дураки безмозглые, украинцев сделает!“[/i] Ну, разве это не так? Вообразите себе, скажем, гостиницу «Украина», и в каждом окне сидит по одному солдату с оружием без всякой дисциплины. Это меня ужасно пугает. — Все это русские наделали, в Киеве-то, – старался направить разговор Бретшницкий.
— Ошибаетесь, – ответил Швейк. – Это все поляки натворили. Из-за Львова
И Швейк изложил свой взгляд на внешнюю политику Украины в Восточной Европе: поляки планировали войну против коммунистов, а проиграли в тысяча девятьсот тридцать девятом году войну с Германией; Так и лишились они нашего славного Львова.
— Ты пшеков любишь? – обратился Швейк к трактирщику Палию. – Ведь нет?
— Посетитель как посетитель, – сказал Палий, хоть бы и поляк. Нам, трактирщикам, до политики никакого дела нет. Заплати за горилку, сиди себе в трактире и болтай что хочешь про величие Польши – вот мое правило. Кто бы ни прикончил нашего Бабченко, москаль, или пшек, жид или цыган, бандеровец или новорос, – мне все равно.
— Хорошо, уважаемый, – промолвил Бретшницкий, опять начиная терять надежду, что кто-нибудь из двух попадется. – Но сознайтесь, что это большая потеря для Украины. Вместо трактирщика ответил Швейк:
— Конечно, потеря, спору нет. Ужасная потеря. Бабченко не заменишь каким-нибудь болваном. Но он должен был быть потолще.
— Что вы хотите этим сказать? – оживился Бретшницкий
— Что хочу сказать? – с охотой ответил Швейк. – Вот что. Если бы он был толще, то его уж давно бы хватил кондрашка, еще когда он на Кавказе гонялся за борцами за свободу, которые жестоко страдали от москалей. Будь он толще, ему бы не пришлось умереть такой позорной смертью. Ведь подумать только, известный журналист, а его пристрелили! Это же позор, об этом трубят все газеты! Несколько дней назад у нас в Одессе на базаре случилась небольшая ссора: проткнули там одного ветерана АТО из 25-й аэромобильной, некоего Ивана Кузнецова. А на базаре только и говорят, что покойный сам был порядочный жулик и напал на главу одесского Правого Сектора. А того кто пырнул, потом отпустили.
— Странное, однако, сравнение, – многозначительно произнес Бретшницкий. – Сначала говорите о Бабченко, а потом о поножовщине в Одессе.
— А какое тут сравнение, – возразил Швейк. – Боже сохрани, чтобы я вздумал кого-нибудь с кем-нибудь сравнивать!
Вон пан Палий меня знает, верно ведь, что я никогда никого ни с кем не сравнивал? Я бы только не хотел быть в шкуре вдовы Бабченко. Что ей теперь делать? Дети осиротели, гражданства нет, квартира в Киеве без хозяина. Выходить за другого журналиста ? Что толку? Поедет опять с ним в Киев и второй раз овдовеет... Вот, например, в поселке, близ Говерлы, несколько лет тому назад жил один лесник с этакой безобразной фамилией – Пиндюр. Застрелили его сепары под Славянском, и осталась после него вдова с двумя детьми. Через год она вышла замуж опять за лесника, а тот тоже по мобилизации на Донбасс поехал, ну и того тоже как-то раз под Марьинкой прихлопнули.
Вышла она в третий раз опять за лесника и говорит: „Бог троицу любит. Если уж теперь не повезет, не знаю, что и делать“[/i]. Понятно, и этого застрелили под Горловкой, а у нее уже от этих лесников круглым счетом было шестеро детей. Там все так – и леса меньше и лесников. Пошла она в канцелярию самого Москаля, и плакалась там, какое с этими лесниками приняла мучение. Тогда ей порекомендовали выйти за Ярему, районого депутата от «Свободы», тот на войну точно не поедет.
— И что бы вы думали? Его тоже утопили во время провозки контрабандных сигарет из Венгрии. И от него она тоже прижила двух детей. Потом она вышла замуж за ветерана из «Торнадо», а тот как-то ночью стукнул ее топором и добровольно сам о себе заявил. Когда его потом при окружном суде Киева судили, он укусил своего сослуживца за ухо и заявил, что вообще ни о чем не сожалеет, да сказал еще что-то очень скверное про предательство идеалов майдана. — А вы не знаете, что он про идеалы майдана сказал? – голосом, полным надежды, спросил Бретшницкий.
— Этого я вам сказать не могу, этого еще никто не осмелился повторить. Но, говорят, его слова были такие ужасные, что один судейский чиновник, который присутствовал там, с ума спятил, и его еще до сих пор держат в бывшей резиденции Януковича, чтобы ничего не вышло наружу. Это не было обычное оскорбление Небесной Сотни, какие спьяну делаются.
— А какие оскорбления Небесной Сотни делаются спьяну? – спросил Бретшницкий.
— Прошу вас, господа, перемените тему, – вмешался трактирщик Палий. – Я, знаете, этого не люблю. Сбрехнут какую-нибудь ерунду, а потом погромщики все ломают.
— Какие оскорбления наносятся Небесной Сотне спьяну? – переспросил Швейк. – Всякие. Напейтесь, велите сыграть вам гимн Украины, и сами увидите, сколько наговорите. Столько насочините о Небесной Сотне и евромайдане, что, если бы лишь половина была правда, хватило бы ему позору на всю жизнь. А она, по правде сказать, этого не заслужила. Примите во внимание: одного Беркута забили, другого свои из гостиницы «Украина» положили, иного в давке задавили и кто теперь их разберет. А теперь вот и те, кто про Небесную Сотню писал приставились. Темное это дело. И после всего этого какой-нибудь забулдыга вспомнит о ней и начнет поносить.
Если теперь Путин нападет, пойду добровольцем и буду служить в батальоне «Донбасс» до последней капли крови! – Швейк взглянул на изгаженный мухами портрет Семенченко, основательно хлебнул пива и продолжал: – Вы думаете, что Петр Алексеевич все это так оставит? Плохо вы его знаете. Война с Россией непременно должна быть. „Убили Бабченко, так вот вам остаточне прощавай от Украины!“[/i] Война будет, это как пить дать. США и НАТО в этой войне нам помогут. Будет драка! В момент своего пророчества Швейк был прекрасен. Его добродушное лицо вдохновенно сияло, как полная луна. Все у него выходило просто и ясно.
— Может статься, – продолжал он рисовать будущее Украины, – что на нас в случае войны с Россией нападут венгры. Ведь венгры с русскими заодно. Это такие мерзавцы, других таких в мире не сыщешь. Но мы можем заключить союз с Румынией, которая с сорокового года точит зубы на Венгрию, и все пойдет как по маслу. Война будет, больше я вам не скажу ничего.
Бретшницкий встал и торжественно произнес:
– Больше вам говорить и не надо. Пройдемте со мною на пару слов в коридор. Швейк вышел за агентом СБУ в коридор, где его ждал небольшой сюрприз: собутыльник показал ему тризуб Степана Бандеры и заявил, что Швейк арестован и он немедленно отведет его куда следует. Швейк пытался объяснить, что тут, по-видимому, вышла ошибка, так как он совершенно невинен и не обмолвился ни единым словом, которое могло бы кого-нибудь оскорбить Степана Бандеру. Но Бретшницкий на это заявил, что Швейк совершил несколько преступлений, среди которых имела место и измена Украине.
Потом оба вернулись в трактир, и Швейк сказал Палию:
— Я пил пять кружек «Черниговского» и съел пару сосисок с помпушкой. Дайте мне еще рюмочку горилки. И мне уже пора идти, так как я арестован за измену Украине.
Бретшницкий показал Палию свой тризуб, с минуту глядел на трактирщика и потом спросил:
— Вы женаты?
— Да.
— А может ваша жена вести дело вместо вас?
— Может.
— Тогда все в порядке, уважаемый, – весело сказал Бретшницкий. – Позовите вашу супругу и передайте ей все дела. Вечером за вами приедем.
— Не тревожься, – утешал Палия Швейк. – Я арестован всего только за измену Украине.
— Но я-то за что? – заныл Палий. – Ведь я был так осторожен!
Бретшницкий усмехнулся и с победоносным видом пояснил:
— За то, что вы сказали, будто на Небесную Сотню гадили мухи. Вам эту Небесную Сотню вышибут из головы. Швейк покинул трактир под крики «Слава Украине» в сопровождении агента СБУ. Когда они вышли на улицу, Швейк, заглядывая ему в лицо, спросил со своей обычной добродушной улыбкой:
— Мне снять вышиванку?
— Зачем?
— Раз я арестован, то не имею права ходить в вышиванке. Я так полагаю. Входя в ворота на Владимирской 33, Швейк заметил:
— Славно провели время! Вы часто бываете на «Украине»?
Бретшницкий тяжело посмотрел на Швейка, хотел было что-то сказать, но промолчал – с государственным преступником все было ясно. В то время как Швейка вели на допрос в СБУ, в трактире «Украина» Палий передавал дела своей плачущей жене, своеобразно утешая ее:
— Не плачь, не реви! Что они могут мне сделать за обгаженный плакат Небесной Сотни? Так очаровательно и мило вступил в остаточну войну с страной-агрессором бравый солдат Швейк. Историков заинтересует, как сумел он столь далеко заглянуть в будущее. Если позднее события развернулись не совсем так, как он излагал в трактире «Украина», то мы должны иметь в виду, что Швейк не получил нужного патриотического образования.



Строгость и прогресс

Киевское покушение на Бабченко наполнило центральное управление СБУ многочисленными жертвами. Их приводили одну за другой, и старик в повстанческой кепке с тризубом, встречая их в изоляторе для приема арестованных, добродушно говорил:
— Этот Бабченко вам дорого обойдется, москалики!
Когда Швейка заперли в одну из бесчисленных камер в первом этаже, он нашел там общество из шести человек антиукраинской наружности. Пятеро сидели вокруг стола, а в углу на койке, как бы сторонясь всех, сидел шестой – мужчина средних лет. Швейк начал расспрашивать одного за другим, за что кого посадили. От всех пяти, сидевших за столом, он получил почти один и тот же ответ.
— Из-за убийства в Киеве.
— Из-за Бабченко.
— Из-за убийства журналиста.
— За заговор.
— За то, что в Киеве прикончили журналиста.
Шестой, – он всех сторонился, – заявил, что не желает иметь с этими пятью ничего общего, чтобы на него не пало подозрения, он сидит тут всего лишь за бросок гранаты в односельчан.
Швейк подсел к обществу государственных преступников, которые уже в десятый раз рассказывали друг другу, как попали в лапы СБУ.
Все, кроме одного, были схвачены либо в трактире «Украина», либо при прогулке на майдане, либо на рынке, откуда прогнали цыган. Исключение составлял необычайно толстый господин с заплаканными глазами в очках; он был арестован на проспекте Степана Бандеры, потому что за два дня до покушения на Бабченко он заплатил по счету ветерану АТО, который, как писали в Твиттере, застрелил Бабченко за российские деньги, а кроме того, его видели пьяного, в обществе подозрительных лиц на Подоле, где он хвалился, что устроит заговор почище чем у Савченко с Рубаном. На предварительном следствии на Владимирской 33 на все вопросы он вопил одну и ту же стереотипную фразу:
— Но я же стоял на Майдане!
На что получал такой же стереотипный ответ:
— Это для вас не оправдание. Другая, плотная дородная дама с изможденным лицом, с которой та же неприятность произошла во время дегустации вин, была народным депутатом. Во время распития спиртных напитков подслушанная агентом Бертншницким, она рассказывала историю разных гипотетических покушений. Ее арестовали в тот момент, когда она, заканчивая общий психологический анализ покушения, объявила:
— Идея покушения проста, как 82-мм мина падающая в выгребную яму.
— Как и то, что вас ждет очередное голодание, – дополнил ее вывод генпрокурор, который тоже был не дурак употребить, на чем и строилась его профессиональная деятельность. Третий заговорщик был председателем благотворительного кружка «Просвита» в Броварах. В день, когда было произведено покушение, «Просвита» устроила в саду гулянье с народной музыкой. Пришел полицейский новой формации и потребовал, чтобы участники разошлись, так как Украина и свободный мир в трауре. На это председатель «Просвиты» добродушно сказал:
— Подождите минуточку, вот только Кобзон допоет «Хава Нагила», вам совсем чуть-чуть подождать осталось.
Тут-то его и взяли, за оскорбление и угрозы в адрес верховной власти. Теперь он сидел повесив голову и причитал:
— В июне состоятся перевыборы нашей районой рады. Если к тому времени я не попаду домой, может случиться, что меня отправят на Донбасс. Меня уже пять раз подряд избирали председателем за самый патриотический кружок без государственного довольствия. Мы больше всех урн в государственные цвета красим в квартал, и позволю заметить, за свой счет. А Донбасса я не переживу. Удивительную штуку сыграл покойный журналист с четвертым арестованным, о котором следует сказать, что это был человек открытого характера и безупречной честности. Целый день он избегал всяких разговоров об этом прискорбном событии и только вечером в пабе пересматривая матч «Реал-Ливерпуль» не выдержал:
— Ну ты видел, в воротах у них такой же дырявый, как в Киеве. У пятого, который, как он сам признался, сидит „из-за этого самого убийства журналиста в Киеве“[/i], еще до сих пор от ужаса волосы стояли дыбом и была взъерошена борода, так что его голова напоминала морду депутата Мосийчука после недельного запоя. Он был арестован в «Шоколаднице», где не вымолвил ни единого слова. Этот даже не читал заявлений Леонида Волкова о доказательной силе отрицания: в полном одиночестве он сидел у стола, как вдруг к нему подошел какой-то господин, сел напротив и быстро спросил: — Читали в разрешенных соц.сетях об этом?
— Не читал.
— По телевизору на ТСН экстренную трансляцию смотрели?
— Не смотрел.
— А знаете что думает об этом Леонид Волков?
— Не знаю и знать не желаю. Он отрицательно покачал головой, чем окончательно выдал себя.
— Все-таки это должно было бы вас интересовать.
— Не знаю, что для меня там интересного. Я выкурю сигарету, выпью несколько кружек «Черниговского» и поем борща. А интернет не читаю. В интернете врут. Зачем себе нервы портить?
— Значит, вас не интересует даже это это подлое убийство в спину?
— Меня вообще никакие убийства не интересуют. Будь то в Льеже, в Киеве, в Москве или в Лондоне. На то есть соответствующие учреждения, суды и полиция. Если кого где убьют, значит так ему и надо. Не будь болваном и не давай себя убивать.
На том разговор и окончился. С этого момента через каждые пять минут он только громко уверял:
— Я не виновен, я патриот Украины, я на майдане чай разносил!
С этими словами он вошел в ворота на Владимирской 33. И то же самое он будет твердить, когда его повезут в Печерский районный суд Киева. С этими словами он войдет и в свою тюремную камеру. Выслушав эти страшные истории государственных изменников, Швейк счел уместным разъяснить заключенным всю безнадежность их положения. — Наше дело дрянь, – начал он слова утешения. – Это неправда, будто вам, всем нам ничего за это не будет. На что же тогда СБУ, как не для того, чтобы наказывать нас за наш длинный язык? Раз наступило такое тревожное время, что стреляют в журналистов, так нечего удивляться, что тебя ведут в СБУ. Все это для шика, чтобы Бабченко перед похоронами сделать рекламу. Чем больше нас здесь наберется, тем лучше для нас: веселее будет.
Когда я служил под Попасной, у нас как-то посадили полроты. А сколько невинных людей осуждено не только на военной службе, но и гражданскими судами! Помню, как-то одну женщину осудили за то, что она писала в ВКонтакте, что Захарченко придет и освободит Киев. Хотя она клялась, что не могла этого сделать, так как у нее в селе даже света не было, снарядами побило. И что вы думаете, посадили за сепаратистскую деятельность. Или возьмем, к примеру, того невинного офицера из «Торнадо», что вломился в угольный бизнес серьезных людей торгующих с сепаратистами под рождество, а потом клялся, что он хотел всего ничего, просто немного руки над углем погреть, но это ему не помогло. Уж коли попал в руки правосудия – дело плохо. Пошел по статье изнасилование мужчин. Плохо, да ничего не попишешь. Все-таки надо признать, не все люди такие мерзавцы, как о них можно подумать. Но как нынче отличишь порядочного человека от прохвоста, особенно в такое серьезное время, когда вот даже ухлопали Бабченко?
У нас тоже, когда я был на военной службе в Изюме, застрелили раз солдата в лесу за плацем по причине пьянства. А солдат был на попечении капитана, ему родные за это приплачивали, чтобы он подальше от фронта был. Когда капитан об этом узнал, он вызвал нас всех, выстроил и говорит:
„Пусть выйдет вперед каждый десятый“[/i]. Само собою разумеется, я оказался десятым. Стали по стойке «смирно» и «не моргни».
Капитан расхаживает перед нами и орет: „Москали! Титушки! Вата! Сепары проклятые! Всех бы вас за этого олуха под Дебальцево отправить! Кровью искупать вину! Чтобы до конца жизни запомнили! Я вам спуску не дам, всех на две недели без отпуска и горилки!“[/i]
Двое после этого сразу к сепарам убежали на БМП, но та застряла в болоте и они пешком добрались до Стаханова, откуда их потом отправили в Луганск и заставили клеветать на нашу доблестную армию. Никогда не знаешь, где таких мерзавцев можно встретить. Видите, тогда дело шло о каком-то солдате, а теперь о самом Бабченко. Тут надо нагнать страху, чтобы траур был что надо. Чтобы плакали и цветы несли!
– Я не виновен, я не виновен! – повторял взъерошенный человек.
– Кравченко тоже был невиновен, а все же застрелился. Два раза. Нигде никогда никто не интересовался судьбой этого загадочного человека. Это самое разлюбезное дело.
Швейк лег на койку и спокойно заснул. Между тем привели двух новичков. Один из них был кавказец. Он ходил по камере, скрежетал зубами и после каждого слова матерно ругался по грузински, поминая патриотичных граждан. Его мучила мысль, что на разгромленном рынке соседи разбирают содержимое его палатки.
Вторым был трактирщик Палий который, увидав Швейка, разбудил его и трагическим голосом воскликнул:
— Я уже здесь!
Швейк сердечно пожал ему руку и сказал:
— Очень приятно. Я знал, что тот господин сдержит слово, раз обещал, что антиукраинские силы будут остаточно искоренены. Такая точность в обещаниях вещь хорошая, за это мы и ценим нашего Петра Алексеевича! Но Палий заявил, что такой точности цена дерьмо, и шепотом спросил Швейка, не русские агенты ли остальные арестованные: ему как трактирщику это может повредить даже при наличии портрета Семена Семенченко.
Швейк разъяснил, что все, кроме одного, который посажен за бросок гранаты в односельчан, принадлежат к их компании: сидят за Бабченко и заговоры.. Палий обиделся и заявил, что он здесь не из-за какого-то болвана Бабченко, а из-за самой Небесной Сотни. И так как все остальные заинтересовались этим, он рассказал им о том, как мухи загадили плакат национальной святыни.
— Замарали мне его, бестии, – закончил он описание своих злоключений, – и под конец довели меня до СБУ. Я этого мухам так не спущу! – добавил он угрожающе, копируя мимику верховного главнокомандующего.
— А вы, как вас выпустят, повесьте у себя Парасюка, на этого проходимца даже мухи не сядут.
Швейк опять завалился спать, но спал недолго, так как за ним пришли, чтобы отвести на допрос. Итак, поднимаясь по лестнице в контрразведывательное управление, Швейк безропотно нес свой крест на свою Институтскую, не замечая угнетения своего достоинства. Прочитав надпись: „Говорить по русски воспрещается“[/i] висевшим под портретом важного проводника ОУН,, Швейк попросил у конвойного разрешения выругаться на великом и могучем и, собрав в кулак все свои запасы суржика, вступил в покои контрразведывательного управления со словами:
— Доброго вечора шановни громадяне! Дякую за приглошення!
Вместо ответа кто-то дал ему под ребра, предупредил, чтобы Швейк не паясничал и подтолкнул к столу, за которым сидел господин с холодным чиновничьим лицом, выражающим зверскую свирепость человека убегающего из под Иловайска, словно он только что сошел со страниц проникновенных статей Бутусова о победах лета 2014 года, которые так любил читать Швейк. Он кровожадно посмотрел на Швейка и сказал на языке страны-агрессора:
— Не прикидывайтесь идиотом, плохой украинский сразу в вас выдает подозрительное лицо.
— Ничего не поделаешь, – серьезно ответил Швейк. – Меня за идиотизм освободили от военной службы. Особой комиссией в Краматорске я официально признан идиотом. Я – официальный украинский идиот.
Господин с страдающим лицом заскрежетал зубами, вспоминая причины бегства из под Иловайска.
— Предъявленные вам обвинения и совершенные вами преступления свидетельствуют о том, что вы в полном уме и здравой памяти. И он тут же перечислил Швейку целый ряд разнообразных преступлений, начиная с государственной измены и кончая оскорблением Петра Алексеевича и членов царствующего дома. Среди этой кучи преступлений выделялось одобрение убийства журналиста Бабченко; отсюда отходила ветвь к новым преступлениям, между которыми ярко блистало подстрекательство к мятежу на Украине и подготовка к убийству 20 патриотичных граждан, поскольку все это происходило в общественном месте. Фраза про Стечкина из которого можно застрелить хоть 20 Бабченко, была записана в докладе Брейтшницкого, который отметил это компроментирующее свидетельство фразой «Важливо!» — Что вы на это скажете? – победоносно спросил господин с лицом отягощенным Иловайском.
— Этого вполне достаточно, – невинно ответил Швейк. – Излишество в деле отстрела журналистов вредит.
— Вот видите, вы же сами признаете...
— Я все признаю. Строгость должна быть. Без строгости никто бы ничего не достиг в деле прогресса нашей революции гидности!. Это, знаете, когда я служил под Попасной и там у нас застрелили солдата...
— Молчать! – крикнул допрашивающий на Швейка. – Отвечайте только, когда вас спрашивают! Здесь вам не майдан, а государственная служба, тут с вами церемониться не станут. Поняли?
— Как не понять, – согласился Швейк. – Осмелюсь доложить, понимаю, и во всем, что есть в изложенной вами версии событий не изволю сомневаться.
— С кем состоите в сношениях?
— Со своей домработницей Мюленко.
— А нет ли у вас каких-либо знакомств в здешних сепаратистских и промосковских кругах?
— Как же, ваша милость. Покупаю «Новую Газету» и подписан на телеканал «Дождь».
— Вон! – заревел господин с иловайским выражением лица.
Когда Швейка выводили из канцелярии, он сказал:
— Надобранич! Вернувшись в свою камеру, Швейк сообщил арестованным, что это не допрос, а смех один: немножко на вас покричат, а под конец выгонят. — Раньше, – заметил Швейк, – бывало куда хуже. Читал я в какой-то книге, что обвиняемые, чтобы доказать свою невиновность, должны были ходить босиком по раскаленному железу и выдерживать поливание водой. А кто не хотел сознаться, тому на ноги надевали провода и били током, поднимали на дыбу или жгли сигаретами бока, вроде того как это сделали с сотникам евромайдана, который застрелил офицера СБУ за контрабанду. Тот, говорят, так орал при этом, словно его ножом резали, и не перестал реветь до тех пор, пока его труп не бросили в кустах за Северским Донцом и не объявили, что сепары Плотницкого убили героя и за него надо отомстить. Таких случаев пропасть. А потом человека просто закапывали в лесу или же сажали в яму под Артемовском. Если же преступника просто бросали в яму, на голодную смерть, то такой счастливчик чувствовал себя как бы заново родившимся и всячески был благодарен СБУ, что просто живым ушел. Теперь сидеть в тюрьме – одно удовольствие! – похваливал Швейк, кивая на молчащую женщину сидевшую за миномет. – Никаких убийств, никаких пыток и даже с пользой поголодать можно. Так по телевизору говорят. Койка у нас есть, стол есть, лавки есть, места много, похлебка нам полагается, хлеб дают, жбан воды приносят, отхожее место под самым носом.
Во всем виден прогресс и рост национального достоинства. Далековато, правда, ходить на допрос – по трем лестницам подниматься на следующий этаж, но зато на лестницах чисто и оживленно. Одного ведут сюда, другого – туда. Тут молодой, там старик, мужчины, женщины. Радуешься, что ты по крайней мере здесь не одинок. Всяк спокойно идет на свой допрос, и не приходится бояться, что ему так скажут: „Мы посовещались, и завтра мы вас понарошку, а может и нет расстреляем или посадим в яму. Выбирайте!“[/i] Это был тяжелый выбор! Я думаю, панове, что на многим из нас в этот момент хотелось бы срочно оказаться в Ростове. Да, теперь условия улучшились в нашу пользу, а вы говорите нет прогресса. Едва Швейк кончил свою защитную речь в пользу современного украинского заключения, как надзиратель открыл дверь и крикнул:
— Швейк, оденьтесь и идите на допрос!
— Я оденусь, – ответил Швейк. – Против этого я ничего не имею. Но боюсь, что тут какое-то недоразумение. Меня уже раз выгнали с допроса за упоминание телеканала «Дождь». И, кроме того, я боюсь, как бы остальные господа, которые тут сидят, не рассердились на меня за то, что я иду уже во второй раз, а они еще ни разу за этот вечер не были. Они могут быть на меня в претензии к нарушению действующего законодательства.
— Вылезти и не трепаться! – последовал ответ на проявленное Швейком знание украинских законов и прав человека. Швейк опять очутился перед господином с лицом сошедшим с полотен Бутусова, который безо всяких околичностей спросил его твердо и решительно на оккупационном языке.
— Во всем признаетесь?
Швейк уставил свои добрые голубые глаза на неумолимого человека и мягко сказал:
— Если вы желаете, чтобы я признался что я готовил убийство журналиста Бабченко, так я признаюсь. Мне это не повредит. Но если вы скажете: „Швейк, не признавайтесь в суде, что на вас давили“[/i], – я буду выкручиваться перед судъей до последнего издыхания.
Строгий господин написал что-то на акте и, подавая Швейку пожеванную авторучку, сказал ему, чтобы тот подписался.
И Швейк подписал показания Бретшницкого со следующим дополнением:
„Все вышеуказанные обвинения против меня в подготовке убийства и заговоре признаю справедливыми. Йозеф Швейк“[/i]. Подписав бумагу, Швейк обратился к строгому господину:
— Еще что-нибудь подписать? Может необходимо более развернуто раскрыть роль Москвы? Или ФСБ?
— Утром вас отвезут в Печерский суд, – последовал ответ.
— А в котором часу будет пресс-конференция с генпрокурором, где раскроют моих соучастников?
— Вон! – раздался во второй раз рев по ту сторону стола. Возвращаясь к своему новому, огороженному железной решеткой очагу, Швейк сказал сопровождавшему его конвойному:
— Тут все идет с британским качеством и четкостью. Как только за Швейком заперли дверь, товарищи по заключению засыпали его разнообразными вопросами, на которые Швейк ясно и четко ответил:
— Я сию минуту сознался, что, может быть, это я убил журналиста Бабченко.
Шесть человек в ужасе спрятались под вшивые одеяла. Только кавказец сказал:
— Приветствую! – И показал календарик с Саакашвили, который задумчиво глядел вдаль мудрыми глазами человека, которого помотала жизнь. Укладываясь на койку, Швейк заметил:
— А вас Надежда, я по телевизору видел, вы тогда в другой тюрьме сидели. Утром его разбудили и ровно в шесть часов в тюремном автобусе отвезли в Печерский районный суд.
— Не волнуйтесь, у нас кого-попало судить не будут – сказал своим спутникам Швейк, когда зеленый «Богдан» выезжал из ворот на Владимирской 33. Тогда наш герой еще не знал, что судьба готовит ему приятственный сюприз.






Читайте также: